Когда я улавливаю ее отблески в поступках мужа-священника, она запечатлевается в моей памяти лучше любой назидательной проповеди. Мне кажется, если батюшка не молвит «языками», не исцеляет прокаженных, не отрывается от земли на молитве, он все равно может рассказать о чуде преображения ветхого человека в нового — «другими» словами. И те, кто пока еще за оградой Церкви, удивятся: «А священники, оказывается, тоже люди!».
Другое дело, что самопиар и пропаганда, как говорил герой старого доброго кино, — «не наши методы, Шурик!». И кто же знает о «человечности» священника более, чем его домашние?
Статус «матушки» обязывает меня к некой публичности, а негласные правила — к превращению в «тень» батюшки. Но, признаюсь, если скромность — не твой конек, оставаться в тени надолго просто невыносимо. Оттуда постоянно так и тянет как-то маякнуть миру. Или, например, написать признание в любви.
Последний школьный вальс
— Мам, говорю же тебе, он не танцует!
Наш телефонный разговор длился уже полчаса, а мама никак не могла понять, почему мой муж и ее зять может с удовольствием рассекать на мотоцикле, бесстрашно заниматься дайвингом и подводной охотой, а станцевать вальс с собственной дочерью на ее выпускном балу — наотрез отказывается. Мама еще не знает, что раз в неделю он рискует подорваться на мине. Это когда с металлоискателем в руке в составе поискового отряда ищет по лесам останки погибших солдат в Великую Отечественную. Эх, получил бы зять еще одну порцию нелицеприятных эпитетов.
«Хорошо. Дедушка в любом случае собирается к внучке на выпускной. Уговорю, станцует. Все равно никогда не пойму, почему это с дочкой танцевать — грех?» — затянула мама по новой.
«Теща — она и в Африке теща…», — не сказала, но подумала, я. — «Мам, очень на тебя рассчитываю. Нельзя ему, понимаешь? Он бы с радостью, и не грех это вовсе. Тем более, Сашка не обижается, она давно привыкла», — неуверенно затараторила я.
День Икс неумолимо приближался, и волнение постепенно стало главной эмоцией в нашей семье. Туфли были куплены новые, потому слегка натирали, а в пышном платье выпускнице грозило обморожение, если майские грозы все же рискнут прорваться на беспечно-солнечный небосклон. Даже плойку для волос приобрели новую, на случай, если старая подведет, и локоны придется завивать на цементный раствор. Бабушка, дедушка, папа, мама, четыре сестры и три брата юной выпускницы отутюжили свой гардероб до безупречной неузнаваемости, но все же тревожно поглядывали на свое отражение в зеркале.
Мы подозревали, что она нас немного стесняется. Посадочных мест в концертном зале и так было в обрез, а наша многочисленная компания слишком бросалась в глаза. Тем более, младший брат Николай пребывал в том нежном возрасте, когда издавать «запрещенные» звуки не составляет особого труда. А вдруг в самый торжественный момент произойдет конфуз? Словом, многодетная семья не всегда радует и вдохновляет наших совершеннолетних чад.
Тем временем, учителя и директор лицея выстроились в одну линейку и запели трогательную песню собственного сочинения. Так жалобно затянули о беззаботном детстве и предстоящем плавании, о том, как они будут плакать и скучать по любимым ученикам! Может, нам, родителям, и показалось, но приличную порцию седых волос им отмерил именно наш класс. Оттого мамы и бабушки плакали особенно горько и безутешно. К тому времени, как официальная часть выступлений подходила к концу, лица всей женской части актового зала украшал «эффект панды». Телевизионная реклама предлагала свои методы борьбы с черными подтеками под глазами, но мы твердо решили больше не красить ресницы на подобные мероприятия.
Учитель английского языка был особенно очарователен. Он вспомнил со сцены самые яркие истории проделок и «косяков» ныне дорогих ему старшеклассников. У зрителей вскоре не только высохли слезы, но и разболелись животы. Как оказалось, наша дочь тоже не скучала в стороне и скрашивала учебный процесс пробивающимися в ней ростками папиного юмора. Найдя по дороге в школу засохшую, как гербарий, жабу, она подложила «безхвостное земноводное» Илье Ивановичу в журнал успеваемости. К сожалению, чувство юмора временно покинуло преподавателя, и он разразился устрашающей речью, требуя признаться в содеянном всех периодически рецидивирующих преступников класса. Гневно обводя аудиторию глазами, учитель и не думал задерживать свой взор на девочках. Мы свою учили всегда говорить правду, и когда она робко приподняла руку, то, не выдержав обескураженного взгляда учителя …рухнула в обморок. О том, что скорую вызывали прямо в школу, мы с папой впервые услышали на выпускном вечере.
Чужих детей не бывает
Вдруг грянули первые аккорды вальса… Того самого, переворачивающего душу. Не знаю, о чем думал Евгений Дмитриевич Дога, когда писал музыку к кинофильму «Мой ласковый и нежный зверь», только явно не о бедных родителях. Потому что когда отцы, приосанившись, подошли к своим любимым дочуркам и, шаркнув ногой, пригласили их на танец, тушь на материнских глазах снова решила перейти в жидкое агрегатное состояние.
Наш неотразимый дедушка ринулся в бой и кружил внучку, элегантно развернув подбородок чуть-чуть в профиль. Сразу стало очевидным, что в молодости он был, как говорится, «ого-го»! Тем более сейчас, когда зять по непонятным причинам «дал слабину», он исполнял свой долг не скрывая гордости. О бабушкиных чувствах восторга и упоения и говорить нечего.
Девичья застенчивость, дедова пышность седых усов, чарующие нотки вальса — все сложилось в один щемящий кадр, который заставлял биться мое сердце с ритмическими перебоями. «Куда уходит детство, в какие города?». Я так упивалась переполнявшими меня чувствами, что совершенно не заметила, как осталась сидеть на стуле Женя Ремизова. Ее никто не пригласил. Ярко-алое платье, взрослый макияж, стильная прическа контрастировали со стремительно наполняющимися предательской влагой огромными растерянными глазами. Женькин папа, ликвидатор аварии на Чернобыльской АЭС, умер несколько лет назад вследствие тяжелой болезни. Как, как мы могли забыть, прописывая каждую строчку сценария последнего школьного бала, что папы и дедушки бывают не у всех?
Громкие аккорды музыки как бы старались заглушить повисшее в зале неловкое молчание. Не растерялся только один человек. Он подошел и пригласил ее на танец. Говорят же, чужих детей не бывает. Перед изумленными очами тещи лебединой поступью поплыл вальсирующий зять. Беззвучно, но красноречиво раздался единогласный «выдох». Словно и не замиравший на мгновенье, праздник дребезжал веселым перезвоном бокалов, шумными аплодисментами и торжественными речами до самого утра. Через несколько дней зареванная Сашка пришла на кухню и разрешила прочесть письмо Жени. Моя гордость мужем оставила в зачетном забеге далеко позади бабушку с дедушкой с их чувствами.
Полгода спустя позвонила учительница по математике. На выпускном вечере она, невзирая на последние месяцы беременности и заметно выступающий живот, бесстрашно выделывала танцевальные па.
— Батюшка, хочу именно у вас ребенка крестить. Потому что, вы — адекватный!
Ну… тут я бы с ней точно поспорила.
«Что в имени тебе моем…»
«Вла-ди-ми-ров-на!» — чуть ли не срываясь на крик, диктовала я по слогам свое отчество, мысленно сжимая трясущиеся пальцы на шее мужа. Недоумение лучшей подруги, застывшее на другом конце провода, только подогревало мои кровожадные планы. Дело в том, что недавно я была приглашена свидетельницей на ее венчание, и сегодня бывшие невеста с женихом звонят, чтобы уточнить мои данные для заполнения бумажного свидетельства о знаменательном событии.
Свечница старинной церкви Черниговской губернии попросила их узнать, как правильно пишется иностранное, а потому незнакомое ей отчество — «Карловна». Именно так называет меня мой дорогой супруг в кругу семьи и прихожан. Теперь мне предстояло доходчиво объяснить им, что у человека, чьи грозные проповеди наши друзья слушают затаив дыхание, «юмор такой». Почему в семинариях не преподают спецкурсом гомилетику для матушек — или хотя бы ораторское мастерство? Меня бы очень выручали «тайные знания» при общении с пострадавшими от игры слов нашего настоятеля.
К тому же, как выяснилось позже, подруга никак не решалась уточнить национальность моего папы и его родителей. (Согласна: если бабушка назвала сына, моего отца, Карлом, для этого должны быть более или менее веские причины). Сложно вместить неопровержимость мужской логики, тем более, если о ней не слагают анекдоты и молчат команды КВН. Но священник — не мужчина, и я начала рассказывать с самого начала.
Однажды батюшка ворвался на кухню с ликованием и, потрясая электронной книгой перед моим лицом, громко возопил: «Я нашел! Нашел! Теперь я знаю, как тебя буду называть: де-ре-вя-шеч-ка!». Мне очень хотелось заметить ему в ответ, что «довольно обидны ваши слова, сэр», но потом передумала. За двадцать лет брака кем я только не была… А потому времени на выяснение отношений с каждым годом становится все жальче. Деревяшка, так деревяшка. «Спасибо, конечно, Николай Сергеевич Лесков, ваши собрания сочинений мой муж проглотил запоем и наконец-то раскопал своей жене недостающий позывной», — мысленно обратилась я к любимому классику.
Но и на этом окаянный супружник не остановился. Если я деревяшка (а я действительно скупа на проявления любви и заботы в той мере, в которой он несбыточно мечтает), то логически из этого следует, что я — Буратино. «Вот-вот, и дальше, согласно сюжету старинной итальянской сказки, моего родителя должны звать Папой Карло. Все сходится!» — с облегчением закончила я. Прислушиваясь к тишине на том конце провода, я поняла, что выражаюсь отнюдь не убедительно. Образ строгого настоятеля похоже навеки запечатлелся в ее голове. И вдруг — такая глупая и непозволительная сентиментальность!
Стыдно признаться, но мы чуть не развелись после этого случая. Когда батюшка вернулся домой из тюрьмы, где он служит литургию по средам, я так прямо ему и заявила: «Или я ухожу Буратиной, или остаюсь — но в другой ипостаси. Как минимум, «солнышком», «котиком», кем угодно, только мягкой консистенции!».
А если серьезно… Оскар Уайльд когда-то давно писал, что «ничто так не мешает в любви, как чувство юмора у женщины и его отсутствие у мужчины». Так что наша любовь, хочется верить, находится в полной безопасности.
***
У Бориса Гребенщикова есть удивительная песня, слова которой я не очень понимаю, но мне кажется — она и про нас тоже. Про тайну и чудеса. И про Свет, в тени которого так уютно и радостно.
Слушаю ее и блаженно подпеваю:
Никто не пройдёт за нас
По этой черте.
Никто не знает того,
Что здесь есть.
Но каждый юный географ скоро сможет об этом прочесть
В полном собрании писем с границы между светом и тенью…
